Она была рождена для светских раутов, пышных балов и жизни без печали, но жила они этой жизнью только на театральных подмостках и съемочной площадке, получив полный испытаний и страданий путь заложницы советского режима.
Уже рождение маленькой Мирочки, как близкие называли Мариэтту Капнист-Серко, за несколько месяцев до начала Первой мировой войны не предвещало девочке ничего хорошего, хотя первые годы среди роскоши столичного особняке и полтавского имения дух надвигающихся глобальных перемен почти не ощущался – в графском домашнем театре Ростислава Ростиславича ставили театральные постановки (кстати именно там юный талант впервые был признан строгим профессиональным судьей, другом семьи влюбленным в ее мать, Федором Шаляпиным).
Но установление диктатуры бешеного красного люмпена скоро прекратило эту легкую светскую полную неги жизнь бывшего правящего класса, имущество представителей которого было отнято «в пользу трудового народа», а по факту львиная его часть ценностей осела в виде многих нулей на швейцарских счетах новых правителей страны советов. Семья Капнистов-Сирко выехала подальше от столицы, на бабушкину дачу в крымском Судаке. В 19120-ом полуостров тоже не устоял под ударом красных и попал под советскую оккупацию.
Как представители аристократии, родители Марии (мать Анастасия Дмитриевна Байдак из рода знаменитого запорожского атамана Ивана Сирко) ходили отмечаться в местной управы, не помогли даже бывшие заслуги отца, который до переворота 1917-го помогал большевикам деньгами и каналами связи. А в 1921-ем главу семейства вообще расстреляли по обвинению в помощи белым и подстрекательством крымских татар к восстанию.
Некоторое время Анастасии Дмитриевне пришлось с детьми прятаться среди крымских оврагов, потому что их дом чекисты разрушили; памятуя о щедрости и добрых делах убитого графа, выживать им помогали крымские татары, именно покровительством последних матери с дочкой вообще удалось избежать казни от рук красных палачей (их переодели в местную национальную одежду и вывели за город).
Мирочка до шестнадцати так и не увидела город своего детства (пока мама была жива), хотя все же вернулась на материк к киевской тетке и три года училась в трудовой школе. 1930-й стал поворотным в судьбе девушки: она переезжает в Ленинград, поступает на театральные курсы при драмтеатре имени Пушкина и начинает выступление на его профессиональной сцене. Счастье біло не долгим – закрытие студии, возвращение в Киев, скорый брак…
Но воспоминания о столичных подмостки не давали ей спокойно спать, и она возвращается в Ленинград, поступив на театральный при содействии всесильного друга семьи, Кирова. Сцена, спортивные соревнования… где ее, статную пышную красоту с двумя толстыми косами, к несчастью заметил Брерия, а она посмела ему отказать. Роковая развязка наступила в 1934-ом после убийства ее покровителя – будущий нарком не забыл строптивой украинки, организовав ее исключения ВУЗа с лишением права находиться в городе на Ниве.
Опять Киев, затем Батуми, опять Ленинград .. первый арест в 1937-ом, второй – четырьмя годами позже (советские карательные органы не забыли прошлое ее двоюродного прадеда Василия Капниста, который вел переговоры с Пруссией в начале XIX века о поддержке украинского антимосковского восстания, и подвиги его предков-украинских казаков – тоже). Ей дали восемь лет за «антисоветскую пропаганду и агитацию», как «неблагонадежный элемент» (дворянское происхождение).
Так начался долгий путь в полтора десятилетия, где главной целью Марии было просто выжить, чему немало помогала моральная поддержка и регулярные передачки сухофруктов от неистово влюбленного в нее Георгия Холодовского. Лагеря, пытки, а после того как узнали о ее беременности моральное и физическое давление лишь усилилось (ей выбили зубы, облитую водой оставляли на морозе в одной рубашке), но она вопреки всему родила дочь Радиславу в 1950-м от вольнонаемного польского инженера Яна Волконского (его расстреляли через три года).
Издевательства продолжались и дальше, ослабли их только после потери Капнист сознания в следствии дикого переутомления – Раду пристроили в детский сад. И снова злополучный рок сказал свое слово – в 1951-ом Мария получила второй, на этот раз десятилетний, срок за избиение воспитательницы, которая оказалась любовницей какого-то КГБиста, за издевательства над своей двухлетней дочкой; девочку после этого отправили в детдом под Красноярском.
Лагерная подруга графини ГУЛАГа, Валентина Базавлук, не только выполнила условия соглашения между ними (кто первый выйдет, то разыщет и попытается облегчить участь Рады – она помогла переводу девочки в Харьковский детский дом), но и смогла попасть на аудиенцию к самому могущественному Анастасу Микояну, добившись пересмотра дела Марии в 1956-ем. Ее уже свободную на московском вокзале с роскошным букетом роз встречал друг сердечный Григорий Холодовский («Юл», как она его называла), который так и не узнал в худой коротко стриженой бабушке с лицом, как печеное яблоко (ей было всего сорок, но каторжный труд, морозы Московии и ад казахстанских степей сделали свое черное дело), ту роскошную, когда-то девяносто килограммовую, красавицу с косами толщиной в руку.
Киев, жизнь сначала, реабилитация спустя два года, постепенное налаживание отношений с дочерью (Радислава никак не могла простить матери долгое отсутствие рядом, из детдома Марии ее не отдавали по причине якобы психической болезни матери), случайная встреча у кинотеатра с молодым режиссером Юрием Лысенко… и триумфальное возвращение на сцену. Только там она вновь могла быть собой, той беззаботной любимицей всего мира, графской дочерью. Она сыграла множество ролей, сто двадцать из которых – в кино, и погибла в свои семьдесят девять под колесами машины на киевском проспекте Победы напротив своей киностудии имени Довженко (после лагерного каторжного труда в шахте у нее развился страх любых подземелий, в том числе переходов).