Казалось бы рождение в семье священнослужителя Московской империи, где православная церковь была и остается одной из ветвей власти со всеми вытекающими привилегиями, априори гарантировало мальчику хорошее образование, безбедную жизнь и старость среди покоя цвета вишневых садов. Но судьба бывает большой шутницей…
Уже в девять Олекса пережил первое испытание, когда Первая мировая война, развязанная в том числе непомерными имперскими амбициями Романовых, похоронила их страну под своими обломками. Семья Влизько вернулась на родину деда, в село Сигнаевка (ныне Черкасская область). Но вооруженный красный люмпен не хотел оставлять в покое Украину, как сам смысл легитимизации выходцев из мокшанских болот, раз за разом с боями оккупируя украинскую землю и заставляя семью священника переезжать из деревни в деревню в поисках спасения от своих зверств.
А потом в тринадцать Олекса заболел скарлатиной да так сильно, что думали – умрет. Почти с того света его вытащила мама, которая ухаживала за своим больным ребенком и днем, и ночью. Болезнь прошла, но оставила после себя искаженную речь и полную глухоту (даже немецкие медики, к которым он ездил, оказались бессильными). С тех пор рядом с парнем почти все время был брат Александр.
Несмотря на физические недостатки, молодое дарование без проблем закончил литературный факультет Киевского института народного образования, женился на правнучатого племянницей Тараса Шевченко Фотине (Тине) Красицкой, плодотворно творил и печатался во многих украинских изданиях. Советские критики даже называли его “украинским Пушкиным”. Но это было лишь первые годы советской власти, и маховик ее репрессий еще не набрал полные обороты.
А потом начался ужас сталинских репрессий 1930-х. Первым по обвинению в сокрытии социального происхождения (в документах он назвал отца “служащим”) в 1931-ем арестовали Александра и продержали пять месяцев в Лукьяновском СИЗО за отказ от сотрудничества по доносам.
Через три года пришли и за Олексою – незваные гости из НКВД при обыске перевернули дом вверх дном, даже пересеяли пепел в печи и конфисковали печатную машинку. На дело О. Влизько был назначен оперуполномоченный ОГПУ Грине, который на первом допросе 19 ноября 1934 года обвинил поэта в активном участии в украинской контр-революционной террористической деятельности. В “лучших традициях” советских карательных органов на допросах по выяснению деталей биографии и зарубежных поездок использовались методы физического воздействия (битье палками, применение электрического тока, избиения), но Олекса не признал себя виновным.
Ничего не дали и пытки следующий день. Следователь был в отчаянии – на его допросах быстрее “ломались” крепкие мужчины, а этот парень худощавого телосложения еще и с проблемным здоровьем – нет, даже теряя сознание. После второго допроса Олекса приходил в себя неделю. На допросе 27 ноября Грине осатанел и довел поэта не только до потери сознания, но и как говорят в народе “к взрыву крови”, однако желаемого результата так и не получил – Влизко все равно не признал себя виновным.
Несмотря на категорические не рекомендации врачей медицинской части, следующий допрос больного поэта следователь провел уже утром 1 декабря и 7 декабря, пытаясь вытащить дискредитирующие подробности для обвинения плохого спектакля под названием “советский справедливый суд”, но тщетно: “Я ни в чем не виноват, о чем тысячу раз говорил следователю… Так что поставим точку”.
Но точка была поставлена не Олексою – Грине рапортовал на верх о раскрытии громкого заговора украинской интеллигенции против советской власти и ее главарей в частности, в которой фигурировала зарубежная организация “ОУН” под руководством Евгения Коновальца с центром в Берлине, и якобы именно в ее рядах состоял в том числе О. Влизько. В качестве доказательств виновности последнего приводился анекдотичный факт – в далеком 1930-ом в одесском клубе работников прессы поэт, сидя на бюсте Ленина, хвастался, что также оседлает самого Йосю Сталина.
Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР на закрытом заседании 13-14 декабря 1934 объявила четырнадцати подсудимым по делу “ОУН” приговор – высшая мера наказания с приведением в исполнение через расстрел. А уже через три дня (17 декабря) комендант НКВД Шашков в присутствии секретаря НКВД УССР Евгеньева и заместителя коменданта Нагорного выполнил приговор над осужденными к “высшей мере социальной защиты – расстрелу” Сказанським Р.Ф., Крушельницким И.А., Крушельницким Т.А., Лебединцем Н.Н., Шевченко Р.И., Карабутом А.Ю., Сидоровым П.И., Косынкой-Стрельцом М., Фальковским Д.Н., Влизько О.Ф., Оксамытом М.Г ., Щербиной А.Г., Терещенко И.П., Буревсмьким К.С.
Александр только в начале 1935-го в газете узнал о расстреле брата вместе с группой “врагов народа”, а в мае 1958-го Олекса Влизько был реабилитирован “за отсутствием состава преступления”. Но место захоронения непокоренного так и осталось неизвестным “за давностью времени”.