В предрассветном селе Белелуя, где туман нежно стелется среди груш и лип, а воскресные колокола будят душу к молитве, в семье священника Ивана Озаркевича 8 июня 1855 года родилась девочка с ясным, как первый солнечный луч, взором и высоким лбом — Наталья. Ее судьба должна была стать образцом смирения, как того требовали каноны социальных традиций и христианского благолепия. Но в этом хрупком теле тлела не просто мысль, горела Идея.
Может так произошло, потому как кров – не водица: отец ее был не только хорошим душепастырем, но и просветителем, писателем, участником театрального движения, а дед – выдающимся меценатом. Огромная семейная библиотека, куда Наталья ежедневно забегала босиком, была ее храмом. Там она впервые прочитала «Жана Кристъена» Милля и «Социологию» Спенсера. Но первым учителем была… простая няня-крестьянка, которая пела песни, учила детей любить землю и слово. «Она научила меня верить в правду», — вспоминала Наталья много лет спустя.
Лето 1887 года во Львове выдалось жарким — не только из-за солнца, что припекало старые камяницы Галичины, но и из-за новости, что всколыхнула интеллигентную среду. В типографии Научного общества имени Тараса Шевченко увидел свет альманах, подобного которому украинская культура еще не знала. Его назвали просто — «Первый венок», но для многих он стал первым дыханием свободы, первым голосом, что прорвал молчание, — первым украинским феминистическим манифестом, сказанным устами самих женщин.
Над изданием трудились те, кого впоследствии назовут «матерями женского движения в Украине» — Олена Пчилка, Наталья Кобринская и, среди прочих, молодая София Окуневская, тогда еще начинающая врач с незаурядным литературным чутьем. А за кулисами, чутким редактором, автором дизайна политурки и моральным камертоном этого издания был сам Иван Франко — тот, кто, по словам Натальи Кобринской, «слышит женскую душу сквозь стыд, боль и молчание».
«На Фотия косовицы край, а пожинкам час», – говорили старые люди, глядя на небо, где июльский подсолнух-сонце уже дозревал ласковыми заботами отца-всемогущего Времени. Издревле в украине 2 июля считалось границей лета: еще вчера по лугам разносился звонкий голос труженицы-косы, а сегодня уже готовили серпы – пора выходить в жатву. Если в указанную дату сено не сложенное, не высушенное, и не спрятанное, то и снова работу переделывать придется, потому «как до Фотия косы не докосишь – дождь косой докосит», – предупреждали в селе (по народным приметам этот день обязательно был дождливым).
Именно 2 июня считался порогом лета, к этому дню косари на лугах заканчивали работу. На Полесье в это время украшали косу полевыми цветами, несли ее домой и клали за иконами «на счастье». На Подолье хозяйки варили обрядовую кашу, угощали косарей медом и узваром – чтобы труд в поле не переводился.
Ее имя стало символом борьбы за женскую эмансипацию, научный прогресс и украинскую идентичность. Первая женщина-врач в Австро-Венгрии, интелектуалка, мать, эрудитка, феминистка… жизнь Софии Окуневской-Морачевской была полна вызовов, которые сломили бы более слабую натуру, но не ее. Биография этой уникальной женщины – хрестоматийная история о несгибаемости, интеллекте и стремлении менять мир к лучшему, несмотря на все препятствия на тернистом пути.
Родившаяся в тернопольской Должанке образца 1865 года в семье священника Афанасия Даниловича из древнего украинского рода Окуневых девочка с детства воспитывалась в духе созидания и самопожертвования, несгибаемости духа и христианского милосердия. Ранняя смерть матери (девочке исполнилось всего пять лет), воспитание в доме Окуневских-Озаркевичей (тетя по отцу), пока сам Афанасий Данилович погрузился в освоение медицины, и не просто на любительских началах, а в Венском медицинском университете. Окружение во время взросления юной барышни было исключительным: врачи, юристы, писатели, общественные деятели – все они формировали ее мировоззрение и амбиции.
Когда Величественное солнце уже катилось к горизонту, заливая золотистым сиянием луга, украинское село гудело, как улей, в предвкушении прихода светлого праздника. 30 июня, день Полупетра (в других вариантах — на лущение, в первый понедельник Петрова поста, то есть на неделе после Святого Духа), или, как еще его звали «Петрового отца», всегда особенно почитался в народе, ведь это был день, когда земля прощалась с Ярилом, богом весны и лета, который дарил ей пышное цветение, а люди чествовали пастухов и скот, благодаря за их неутомимый труд.
С самого утра в каждом украинском селе царила суета. Женщины в белых вишиванках, с вплетенными в косы цветами, готовили обрядовые блюда. Во дворах хозяева резали трех петухов — в знак того, что святой Петр трижды отрекся от Христа. В трех глиняных горшках варился борщ, наполняя воздух густым ароматом свеклы и укропа. Дети, радостные и беззаботные, носились по полям, ведь в этот день пастушатам разрешалось не пасти скот. «На Полупетра счастливая детвора!» — раздавалось отовсюду, и смех звенел, как серебряные колокольчики.
Он родился на берегах Днепра, а закончил свои дни в Массачусетсе. Его юность прошла в революционном Киеве, а зрелость — в лабораториях Гарварда и секретных центрах американского військово-промислового комплексу . Он — Джордж Богдан Кистяковский, ученый со сложной судьбой, на грани между гуманистическими идеалами и прикладной военной наукой.
Георгий Богдан Кистяковский родился в 1900 году в славной киевской семье: его дед, Александр Кистяковский, был известным правоведом, криминалистом, профессором университета Святого Владимира; отец, Георгий, — философ права, один из идеологов либерального украинского национализма начала XX века, член Центральной Рады. Не удивительно, что именно в семейном кругу, где мыслили только государственными категориями, младых ногтей Богдан впервые услышал слова «ответственность», «свобода», «гуманизм» — понятия, которые позже стали основой его мировоззрения.
Как минимум последнее столетие Украину друзья в шутку, а враги со всей своей ненавистью называют Бандерией. Среди современников принято считать, что это производное от украинского национального героя, которому даже посвящена популярная патриотическая песня «Батько наш — Бандера»… Только вот математика не сходится, потому как страна получила такое название еще до формирования культа Степана Андреевича как одного из ведущих идеологов украинского национального движения за самостоятельную, независимую и соборную Украину в середине ХХ столетия.
Происхождение слова «Бандерия» и производного от него «бандеровцы» (как идентификация всех последователей украинского национального движения), которых с пеной у рта едва ли не ежедневно поминают в суе сановники и пропагандисты шовинистической, мучимой фантомными имперскими болями страны-агрессора, как ни странно, имеет глубокие исторические и этимологические корни, уходящие в европейское Средневековье и Венгрию в частности. И лишь позже оно было привнесено в украинский язык, что подтверждает его статус «заимствованного» и «иностранного происхождения» в «Словаре иностранных слов, выражений и поговорок, употребляемых в украинском языке» 1933 года.